Безвластие короля Людовика XIII может быть объяснено слабостью его характера, однако это объяснение не работает в другой трагедии Гюго — Торквемаде. Там мы видим кастильского короля Фердинанда, короля, стоявшего у истоков могущественной испанской империи, короля жесткого, волевого и коварного, чьи солдаты привыкли побеждать, но и он отступает перед инквизитором Торквема-
дой — перед его темпераментом, перед дарованными церковью полномочиями, отчасти перед его богословскими аргументами, но самое главное — перед внушаемым инквизицией ужасом. Как и слабый Людовик XIII в Марьон Делорм, сильный Фердинанд в Торквемаде не может защитить от церковника ни своих подданных, ни своих родственников. При этом Торквемада побеждает не только силу королевской власти, но и силу золота. Евреи, стремясь избежать изгнания из страны, предлагают королю большую сумму денег, и груда злата действительно производит впечатление и на короля, и на еще более холодную, но жадную королеву Изабеллу. Однако грозное вмешательство инквизитора заставляет испуганных монархов забыть про деньги.
Вполне возможно, что и Торквемада Гюго, и его манера вести себя с монархом возникла под влиянием образа демонического Великого инквизитора, появляющегося в финале Дона Карлоса Шиллера. У Шиллера этот слепой, но в то же время всевидящий старец предстает не то как дьявол, не то как худшая часть души короля: король вызывает этого слепого демона для того, чтобы уничтожить собственного сына. В Доне Карлосе мы тоже можем разыскать мотив террористического могущества страшного инквизитора, оттесняющего легитимную власть короля, хотя у Шиллера этот мотив присутствует лишь эмбрионально и лишь в конце последнего акта.
Перед нами встает целая галерея правителей, униженных параллельной террористической властью: блистательный французский король, униженный Ришелье, могущественный король Кастилии, униженный Торквемадой, гордый немецкий бургомистр, униженный приезжими инквизиторами, авторитетный граф Эгмонт, униженный испанскими эмиссарами. При желании в этот же ряд можно поставить шиллеровского короля Филиппа II, робеющего перед Великим инквизитором. В трагедии Шиллера изображается отправка герцога Альбы в Нидерланды — когда тот приедет до места, он уничтожит графа Эгмонта, что станет материалом для трагедии Гете. Разглядывая эту странную галерею униженных правителей, мы, в частности, видим, что впечатление незаконности и недолжности, производимое террористиче-
ской властью во всех этих пьесах, усиливается из-за того, что в большинстве случаев эта власть, собственно говоря, и не является настоящей властью. Это скорее некая демоническая сила, подчинившая себе государство, при том, что государство остается — хотя и униженным. Только в Смерти Дантона Бюхнера государственная власть является источником террора — но это не просто государственная власть, а якобинская диктатура, крайне редкий в мировой истории случай прямого правления революционных радикалов. Обычно же мы видим, что террор — некий паразит на теле государственного могущества. Инквизиция — это не государство, но у Гауптмана перед ней трепещут власти вольного имперского города, а у Гюго всевластные церковники господствуют над королями. В Эгмонте Гете герцог Альба приезжает в Нидерланды в качестве помощника правительницы Маргариты Пармской, данные ему полномочия неопределенны, но все понимают, что он приехал как орудие репрессий и поэтому круг его полномочий будет стремиться к беспредельности, — поэтому Маргарита Пармская, не желая превращаться в декоративного правителя без реальной власти, покидает страну.